|
Творческий отчет
Шепот детей за фанерной перегородкой не дает
сосредоточиться. На чем? Я и сама не знаю. Смотрю в
черное окно, как в зеркало: вот и день прошел, думаю,
сколько всего наслучалось, как это запечатлеть и нужно
ли? Выйти бы из дому, пройтись по берегу, заслонившись
от ветра воротом плаща, но попробуй скрипни дверью и тут
же услышишь: «Мама, ты куда?»
Так и я свою маму вечерами не отпускала от себя, а
теперь мы далеко друг от друга, в разных городах. Как бы
хотелось, чтобы сейчас здесь оказалась мама! Мы бы
проговорили с ней до рассвета и к утру сошлись бы на
том, что похожи друг на друга и что нас по-прежнему
можно принять за родных сестер.
— Лена, к телефону! — Голос Айны пробуждает меня от
грез, и я бегу вниз по ступенькам.
— Как хорошо, что я дозвонилась,— говорит мама,— вдруг
такая тоска на меня нашла. По тебе, по детям тоже, но по
тебе уж очень сильная. Смешно, но мне иногда кажется,
что не я тебя родила, а ты меня. Когда ты рядом, я
чувствую себя защищенной.
— Тебя кто-нибудь обидел? — спрашиваю я, как
взаправдашняя мать.
— Все прекрасно,— выдыхает мама в трубку,— рассказывай!
Я рассказываю маме, как мы замечательно живем, и все
такое, и вижу, как она на том конце провода улыбается,
довольная описанием моря, леса и наших путешествий.
Мама уже не говорит мне, чтобы я не ходила в мокрой
обуви и не жарилась на солнце. Ее интересует другое: что
я пишу, что читаю. Ее интересует, чем я живу, когда дети
спят. И я даю ей полный отчет. Творческий. И она мне —
творческий. Значит, мы обе — во вдохновенном состоянии.
И обе счастливы.
Хорошо, я не ушла на море,— я бы пропустила мамин
звонок. Разговор с мамой умыл душу, вытер ее махровым
полотенцем, и теперь она, чистая, может двинуться в
путь, тем более все под боком — и краски, и кисти, и
грунтованный картон. Теперь мне не надо выдумывать, что
бы такое сделать, пока дети спят. Я напишу мамин портрет
в своем окне — в запасе целая ночь.
Нам с мамой повезло — мы были и остались самыми близкими
людьми. Может, и нам с детьми суждена такая же
счастливая, неназойливая любовь. Они вырастут, станут
самостоятельными, мы будем разлучаться на долгие месяцы,
и когда они очень затоскуют по мне, я наберу их номер
телефона (или разные номера) и скажу: «Как хорошо, что я
до вас дозвонилась!»
«...И нет лучше друга...»
«..Я в доме один. Все ушли в лес, а я решил остаться,
потому что хочу написать несколько писем. С Геркой я в
этот раз прижился. Он меня больше не колотит. Недавно я
с ним собрался в Пумпури на его велосипеде. Не успели
проехать и километра, как милиционер отнял велосипед. За
то, что мы не зарегистрировали номер. Капает дождик...
Да, извините, как вы поживаете?
Как погода? У нас вся живность: мама, папа, Аня и я —
жива и невредима. Уже конец августа, так что скоро
приедем. Простите, что пишу по-русски, надеюсь, что
после первого урока буду снова писать по-французски.
Пьер Маккароф».
И действительно, лето подходит к концу. Дети заняты
каждый своим делом. Знакомые, наехавшие на взморье в
разгар сезона, ежедневно наносят нам визиты, крыша —
прекрасное место для долгих дачных посиделок. Знакомые
приходят и приезжают с детьми, у всех проблемы и у всех
разные. Мы с мужем не успеваем и словом за день
перемолвиться. Еда, посуда, магазин, вереница
непрекращающихся «надо».
— Давай на будущее лето снимем дачу в Плиенциемсе,—
предлагаю я ему.— Там будет полная тишина.
— Тишина пока тебя нет. Если отправить тебя на
необитаемый остров, там через неделю будет вавилонское
столпотворение.
Он говорит это как бы в шутку, стараясь сдержать
раздражение. Действительно, во что я превратила наше
житье, которое обещало быть спокойным, комфортным —
чудное место, море, лес, розы, отдельный дом с крышей. А
что вышло? В доме беспорядок: вещи раскиданы, бродят
всевозможные дети, чужие и наши, гости оккупировали
крышу, жарят шашлыки и играют в «эрудит».
Я бреду по берегу моря. Накрапывает дождь, парят
ласточки низко над землей. Да, наверное, нельзя быть
хорошим для всех, надо выбирать. Надо, в первую очередь,
думать о близких...
За спиной шаги. Меня нагоняет Петя.
— Мам, чего ты?
— Ничего. Просто так. Гуляю.
— Можно с тобой?
Мы идем молча. Петя все хочет что-то сказать, раскроет
рот, взглянет на меня и умолкнет.
— Ты не расстраивайся,— наконец говорит он,— это мы все
раскидываем.— Он берет меня за руку.— Ты же не виновата,
что все к нам приходят. Помнишь, ты говорила, что
случайных людей не бывает. Или они посылаются нам, или
мы посылаемся людям... Помнишь?
— Так оно и есть. Но не всеми это одинаково легко
переносится. Есть люди малообщительные, о них тоже
забывать не стоит. Ведь и они тебе посланы.
— Ты про папу?
— Нет, так просто.
— Про папу. Я все понял.
Дождь сильнее. Мы поворачиваем к дому.
— Мам, знаешь, что я решил?
—Что?
— Что жизнь — это жизнь, и надо жить как надо, а не
кое-как.
— А как надо?
— А надо всех любить и ни на кого не обижаться.
— Ты это уже решил два месяца назад.
— Ну и что? — передергивает плечами Петя. Я накрываю его
полой куртки, он прижимается к моему боку, маленький,
щуплый мальчик с русой головой, полной каких-то уже
совсем не детских мыслей.— А знаешь, что мне Аня сегодня
сказала? Она сидела на горшке и трогала свои ноги. А
потом и говорит: «Петь, а почему у меня ноги такие
ржавые и неласковые?» Смешно, правда?
— Смешно.
— Если смешно, то почему ты не смеешься? — Петя
высвобождается из-под полы куртки, бежит к качелям,
встает ногами на доску, раскачивается. Льет дождь,
взлетают и опускаются качели, ветер раздувает выгоревшие
за лето волосы, кричат чайки, паря над морем... И
вспоминается:
Вот ракета летит, как пичуга.
И цветок стоит. И нет лучше друга,
Чем солнца луч, земля, небо,
Или просто кусок хлеба,
Или звезды, или луна,
Или муж, или жена,
Или все, что на земле
Хорошим кажется мне.
Наверное, только с таким ощущением и следует жить.
1984 г. Декабрь.
|
